РАБОТА ДЕТЕКТИВОВ
Чтобы помочь подопечным найти родителей, сотрудники интернатов часто ведут настоящую детективную работу. Ищут в соцсетях, перелопачивая сотни анкет, отправляют пачками запросы в государственные органы и учреждения.
– В случаях, когда подопечные домов-интернатов Московской области высказывают инициативу по поиску своих кровных родственников, мы их в этом обязательно поддерживаем, – говорит министр социального развития Подмосковья Ирина Фаевская. – Приоритетным направлением в нашей работе является возвращение воспитанников в кровную семью. Даже то, что родственники будут просто поддерживать общение с ними, уже является значимым результатом.
Однако далеко не всегда люди рады, когда узнают, что у них вдруг нашлись дети, тем более несовершеннолетние – ведь по закону нужно выплачивать на них алименты. А если дети совершеннолетние, то возникает вероятность вселения, как в случае с Витей Потаповым. Финансово-квартирные вопросы порой сводят все родственные чувства на нет.
Иногда дети, нашедшие родителей, сами не желают с ними иметь ничего общего. Так, один из воспитанников интерната приехал по найденному адресу к своей матери и нашел ее настолько пьяной, что она даже не поняла, что к ней приехал сын. Парень тогда сказал, что не было у него родителей и не надо.
Однако маленький шанс на счастливый финал все же есть. Ведь если не разыскать кровных родителей, то и не узнаешь, какие они. Может быть, как в истории с Ильей Фроловым, они всю жизнь берегли в сердце память о потерянном ребенке. И тогда мечта о воссоединении семьи станет реальностью.
Воровство
Воровство — это тоже очень частая история у детей-сирот, и причин такого поведения может быть очень много, в каждом случае надо разбираться индивидуально. Но воровство — это в любом случае не проявление плохой генетики, на что обычно указывают неподготовленные люди.
Почему?
Самое очевидное и частое объяснение просто — ребенок не знаком с понятием собственности. В детдоме — коллективное воспитание, все вещи казенные. Дети не понимают, что есть мои вещи, а есть не мои. И, к сожалению, привить это понятие быстро невозможно. Ни один воспитательный процесс никогда не ограничивается одним объяснением. Сказать, что воровать нельзя, мало, — ребенок продолжит это делать, и лишь постепенно он начнет понимать, что чужая собственность неприкосновенна.
Кроме того, воровство и вообще всякое нарочито неправильное поведение — «мама говорит «не воруй», а я буду воровать, мама говорит «не дерись», я буду драться, мама говорит «не хами учителю», а я буду хамить» — объясняется тем, что, попав в семью, ребенок не утрачивает сиротскую тревожность: если один раз взрослые люди его предали, то почему это не может случиться и во второй раз? И ребенок постоянно провоцирует родителей: «А такого меня не сдашь обратно? А такого меня будешь любить?»
Но это все — провокация от тревожности, от внутренней неуверенности в том, что тебя можно любить просто так, а не потому что ты ведешь себя определенным образом.
История:
Детский сад для 8-летних близнецов Наташи и Светы старалась заменять их приемная мама Елена — она не работала и водила девочек к дефектологу и в танцевальную студию. И ее труды не прошли даром — приемные дочки прошли отбор в гимназию. Но в первые же недели учебы случилось непредвиденное. Сначала Елена обнаружила у дочерей в пеналах ластики, которых она не покупала. Тогда девочки сказали, что им подарила одноклассница. Затем дома появились незнакомые ручки, а после этого Воробьевы обнаружили, что девочки покупают себе в школьном буфете еду на неизвестные деньги. При этом дети всегда объясняли происходящее.
А однажды позвонила мама одноклассника и сказала, что после празднования дня рождения мальчик не досчитался одного из подарков — Воробьевы нашли его у близнецов.
Тогда родители попытались объяснить девочкам, что «воровство недопустимо, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя брать чужое». Не помогали и наказания в виде лишения мультиков на ночь. Родственники говорили: «Это генетика», в школе злились и не понимали.
В течение полугода с девочками работал психолог, в школе же специалисты попросили набраться терпения и объяснили, что это частая история у детей из детдома. Постепенно близнецы научились различать понятия «мое» и «чужое», а также говорить о своих желаниях родителям. Сейчас Наташа и Света учатся уже в третьем классе, семья уверяет — все хорошо.
Фонд «Правмир» открыл сбор на совместный проект Центра поддержки приемных семей «Найди семью» и Ассоциации приемных родителей Санкт-Петербурга под названием «Родительские каникулы». В рамках программы «Родительские каникулы» родителям оказывается помощь в преодолении кризисных явлений, возникающих в приемных семьях, а также ведется работа с целью предотвращения возвратов приемных детей.
Священники не советовали брать ребенка, а я спорила с ними
У нас родился больной ребенок, и врачи сказали: «Идите домой, ждите, когда умрет». Развитие оставалось на уровне трехмесячного ребенка, он улыбался и узнавал своих, но даже голову не держал. Мы сдавали анализы, ходили в платные и научные организации, я надеялась, что нам что-то скажут и помогут, но нет. Никаких прогнозов, ничего, наоборот: вам лучше не рожать или попробовать родить от другого мужчины. У нас брак венчанный, как можно говорить: «Найдите другого мужчину», бред какой-то.
Правда, муж со мной фактически не жил все эти пять лет, я поднимала ребенка одна. Он был в длительных командировках и зарабатывал деньги, дома почти не бывал. Вероятно, ему было тяжело перенести болезнь сына. Когда мы лежали в больнице, я видела, как приходят другие мужья и сопереживают, а он не смог принять эту ситуацию. Любил, но на расстоянии. Он хотел нормального ребенка, с которым будет играть в футбол, разговаривать и хвастаться его успехами.
Через пять лет сын умер. У нас не было другого варианта, кроме усыновления, и все само собой пришло к этому. Мы с мужем еще до свадьбы решили, что усыновим кого-то. Мы были студентами, хотели большую семью и думали, что нашей любви, энергии хватит на всех. Муж общительный, эмоциональный, и я такая же, мы были «зажигалки» и любили весь мир. Потом я поняла, что муж не осознавал, на что соглашался, и вообще сам был инфантильным ребенком. Но на тот момент я готова была тянуть все одна.
Год я ездила по больницам, вышла на работу, путешествовала, достроила дом и поняла, что в нем не хватает ребенка.
Я разговаривала с разными священниками, монахинями, и часто они не рекомендовали усыновлять. Потому что таких детей растить тяжело и возможны возвраты.
Ни один не сказал: «Классно, молодец, давай забирай». Наверное, они знают больше несчастных историй, чем мы.
Я спорила с ними, говоря, что взять сироту — все равно, что построить храм. Меня это не остановило, хотелось спасти всех и дать всем любовь.
Я читала, что не надо усыновлять, если умер свой ребенок. Я с этим не согласна. Сразу, конечно, идти не надо, необходимо выждать время. Это очень тяжело, первое время ты просто воешь, когда у тебя родного отняли, живешь на кладбище. Но все же у меня была пауза длиной в год. И если подойти к этому обдуманно, почему нет?
В последнем разговоре я сказала, что больше так не смогу
Когда я навещала его в больнице, он начинал мне что-то рассказывать, потом закатывался смехом, который переходил в плач. Это было действие препаратов. Он никогда не спрашивал, заберу ли я его. За 4 месяца в больнице он ни разу не спросил про брата и сестру, про дом. Когда я заводила разговор о чем-то, связанном с домом, он безразлично говорил: а-а-а, ну хорошо, ладно, и переводил разговор на себя. Игоря другая жизнь не интересовала, ему было нормально в учреждении, на встречах я чувствовала, что он хочет быстрее распрощаться, ему неинтересно.
Я все равно решила, что оставлю как есть. Пришла к лечащему врачу, решительно стала доказывать, что справлюсь и буду лечить.
Доктор сказал, что не удивлен, и задал вопрос, а просился ли ребенок домой. Я задумалась и поняла, что Игорь никогда не спрашивал об этом. И поняла, что привязанности ко мне и к семье у него нет.
Вспомнила, что и в лагерь так уезжал, то телефон забывая, то зарядку ломая, уехал и забыл. У него отсутствовала привязанность.
Психиатры сказали мне, что все его проявления пошли на фоне пубертата. И что случай очень запущенный. Я не могла рисковать младшими, я поверила врачу, мне нужно было выбирать между одним и двумя. Врач попросил не говорить Игорю, что я оставляю его в больнице. И я обещала. Но там везде камеры, медсестры подслушивают. Он, пока лежал в больнице, понял, что все к этому идет. И в последнем разговоре я сказала: «Знаешь, я больше так не смогу. Извини». И все.
По моим ощущениям, это был самый мой любимый ребенок. Хотя я всегда говорила, что люблю всех одинаково. Мне было очень тяжело.
Я до сих пор считаю свои действия предательством. Это тяжелее, чем хоронить.
Все равно думаешь, что не доделал что-то, не додал, это на всю жизнь с тобой.
И непонятно, что делать и как предотвратить, потому что все это вылезает в подростковом возрасте.
Сейчас он есть в базе, про него сняли ролик и воспитатели говорят, какой это прекрасный ребенок, прямо «возьмите-возьмите». Он там решал задачки, бегал с мячиком, я смотрела и думала: да, вот этому я тебя научила, а это ты умеешь, потому что мы это проходили. И группа здоровья у него стоит хорошая. Но психопатия — это два человека. Пока он заправляет постель, моет посуду, решает примеры в кадре — это один человек. Но есть и другой. Не знаю, как сейчас будет, может быть, новым родителям скажут об этом. Мне не говорили о проблемах.
Я мучаюсь чувством вины и не знаю, что делать. Ходила к психологу. Она спросила: «А вы можете что-то с этим сделать, нет? Ну и забудьте об этом». А я все равно по нему скучаю, я действительно его люблю, того, каким он был до побегов. У других детей такого нет. Средний сейчас — обычный хулиганистый мальчишка, живой, добрый, утешит любого малыша. А девочка смешная, говорит плохо, но это ребенок без комплексов, со всеми здоровается, взрослые ее любят за непосредственность. Ни у кого и близко нет того, что было у старшего.
Отказы все равно будут. Система помощи на нуле, опека перекладывает бумажки, а в ШПР отговаривают тех, кому это не нужно, но по сути не готовят к трудностям. Все равно надо усыновлять, быть мамой — это счастье. Но это рулетка, и ты никогда не угадаешь, что будет. Обвиняют в возвратах чаще те, кто сам не взял ни одного ребенка. Вот эти фразы «это же не котенок», «о чем думала, когда брала». Я бы предложила таким людям для начала самим усыновить. А тем, у кого есть усыновленные дети, я бы сказала, что им повезло и рада, что они могут спать спокойно.
Впервые опубликовано 6 июня 2019 года.
Самое ужасное – ничего не сказать ребенку
– Это самая отвратительная и жестокая ситуация, когда родители оставляют ребенка и ничего ему не объясняют, а наоборот, лгут и говорят: «Мы приедем и тебя заберем», – рассказывает Алена Синкевич, тогда работавшая в агентстве по усыновлению. – Мне позвонила местный инспектор по делам несовершеннолетних и сказала мне, что к ним в приют приехала девочка, совершенно домашний ребенок, которому трудно придется в системе. Когда я познакомилась с Машей, тонко чувствующей девочкой, поняла, что это действительно так. 13 лет назад никаких очередей за детьми не было, подростков вообще не брали. Российские кандидаты в приемные родители просто не смотрели в их сторону, и мы стали искать ей семью в Америке.
Алена Синкевич
Но это мы понимали, что в системе Маша могла просто сломаться, она же совсем не думала об этом, оказавшись в чужой стране, где говорят и думают на другом языке – это серьезный фактор, усложняющий адаптацию. Психологически ей было трудно, даже когда она просто ездила в гости, а когда уже переехала жить, то привыкала с большим трудом.
– Ты говоришь, что эта Шерил хорошая, а знаешь, что она сделала однажды вечером? Выпила бокал вина! – говорила мне Маша, и это звучало так, словно на ее глазах взорвали атомную бомбу на заднем дворе. У нее был страх перед алкоголем, поскольку на опыте своей кровной семьи видела, как он рушит жизни. И разных страхов было много.
Я уверена, что привыкание проходило бы гораздо легче, если бы не эта история с возвратом. Ребенок привыкает к новой семье, тем более, отдавая его туда, мы говорим ему: «Твои кровные родители не смогли тебя растить, они умерли или пьют, или другая какая-то причина. Вот семья, которая будет тебя растить правильно и хорошо». Потом эта семья возвращает ребенка. И когда мы в очередной раз говорим, ребенок не верит, что новая семья его не вернет, когда им будет удобно.
«Я – член семьи, а из семьи не возвращают», – уходят долгие, долгие годы на то, чтобы для ребенка это был уже не вопрос слов и веры, а чтобы он просто видел – да, жизнь устроена именно так, и родители растят детей, не отдавая их ни при каких обстоятельствах. Маша сама сейчас говорит: «Я была таким ужасным подростком, и я так благодарна родителям, что они все это выдержали».
Немотивированная агрессия к окружающим
Ребенок без повода проявляет агрессию к родителям, братьям и сестрам, животным, воспитателям, учителям, одноклассникам — ко всем, с кем он контактирует. Обычно это очень пугает, и, естественно, у людей возникают мысли о неадекватности ребенка.
Почему?
Как правило, агрессия — это привычная защитная реакция ребенка на внешние воздействия. Он защищался так от взрослых, потому что у него есть опыт выживания в агрессивной среде. Когда ребенок сильно травмирован (было или жестокое сексуальное насилие, или истязание, то есть его не просто не кормили или заставляли попрошайничать), тогда агрессия — это выплеск боли и страха.
История:
В фонд обратилась женщина в состоянии нервного срыва. Полгода назад семья Семеновых взяла из приюта 6-летнего Лешу, и в их жизни «начался ад». По словам приемной мамы Евгении, мальчик оказался «настоящим чудовищем». Избивал ребят в детском саду, нападал на кровных детей — 8-летнюю дочь и 7-летнего сына, дрался с мамой. А взрослым мужчинам — папе и дедушке — он предлагал… заняться с ним сексом.
С Лешей стали общаться психологи и восстановили его прошлое. Оказалось, его кровные родители — наркоманы, избивали сына, держали в голоде, продавали за дозу наркотиков. Полицейские подобрали истощенного мальчика на улице и передали в приют.
Конечно, семья не была готова, что ребенок окажется таким травматиком, что в его прошлом — жесткое сексуальное насилие. Это вообще очень сложно понять сразу. Из-за «заморозки» даже сотрудники детских домов не всегда могут видеть травмы ребенка.
С Лешей больше года работали специалисты, стало полегче, но потом произошел серьезный откат. Тогда родители опустили руки, поняли, что не справятся, и решили отказаться
И специалисты центра начали подыскивать другую семью, которая будет готова взять такого травмированного и неадекватного ребенка, нам было важно не отдавать его обратно в детдом. И такая семья нашлась
Но в момент, когда Лешу стали готовить к другой семье, у него что-то переключилось. Впервые за практически два года семейной жизни он сказал маме: «Не отдавай меня никому, я тебя люблю и хочу быть с тобой». И Семеновы решили его оставить.
Мальчик стал спокойнее, у него появилась привязанность и доверие к родителям. Специалисты считают, что работать с такой травмой надо еще долго, но есть шанс на практически полную реабилитацию.
«Сейчас мы к вам придем, проверим, как вы там»
— Да, говорят же, что начните делать, заботиться, любовь придет по ходу. Когда я размышляла, что самое трудное в усыновлении, я увидела, что права приемного родителя будто бы урезаны по сравнению с естественным родительством.
Если у тебя ребенок свой собственный, ты можешь на него накричать, практически что угодно с ним делать в каких-то пределах. Если ребенок у государства, там вообще непонятно, что происходит в детском доме. А если ребенок у приемного родителя, усыновителя, тут все смотрят с подозрением. Каково приемным родителям с таким давлением жить?
— Да, это тяжело. Это действительно одна из проблем, которая существует у нас в обществе. У нас был анекдотичный случай, когда одна приемная мама на кассе супермаркета выкладывала на ленту продукты, в том числе, бутылку вина. Следом за ней стояла ее соседка, которая знала, что она приемная мама, и сказала: «А вам можно разве?» Типа, вам разрешают, что ли? Какое-то такое отношение, что приемные родители и бутылку вина не имеют права купить.
Отобрать у них детей!
Или, например, одной маме нашей приемной позвонила медсестра из поликлиники и сказала: «Сейчас я к вам приду, проверю, как вы там за ребенком ухаживаете». Мама говорит: «На каком основании? Вы кто? Вы же не проверяющий орган». Она отвечает: «На всякий случай, а то, мало ли что». Или школа, например, это совсем не редкость, как только узнают, что ребенок приемный, говорят: «Сейчас мы к вам придем, проверим, как вы там».
По факту для общества это должна быть такая полностью открытая система. Если бы, например, сейчас включили голосование, поставить или нет камеры в режиме реального времени во всех приемных семьях, я могу с большой долей вероятности предположить, что большинство проголосовало бы, что, да, поставить. Раз они получают какие-то выплаты и деньги, то пусть они нам отчитываются, мы должны за ними наблюдать.
— Как приемные родители в этих условиях выживают?
— Мы друг друга поддерживаем. У нас есть очень хорошие сильные родительские сообщества, которые друг друга поддерживают по всем вопросам — по вопросам адаптации детей, по вопросам лечения и реабилитации детей, по вопросам организации взаимодействия с органами государственной власти, со школами, с самыми разными учреждениями.
— Мы уже заканчиваем, уже целый час мы разговариваем почти, я готова еще час говорить, но у нас время ограничено. Я про страх хотела спросить. Если у человека ведущий страх именно финансовый, что он не справится, не потянет, что бы вы могли посоветовать этому человеку, который сейчас колеблется, взять или не взять ребенка?
— Я бы предложила найти в интернете или не в интернете, в реале какое-то сообщество приемных родителей, прийти туда и поговорить на эту тему. Потому что лучше всего это обсуждать даже не с опекой, не с психологами, а с людьми, которые прошли уже этот путь. И тогда будет понятно, сколько на кого уходит денег и какие подушки безопасности нужны. Сколько там будет выплат, и на что можно там рассчитывать, а на что нет. Можно у нас: клуб приемных семей в Facebook группа есть — прийти и поговорить с кем-то.
— Что-то еще вы хотели бы добавить, возможно, как напутствие?
— Да, я хотела вот что добавить. Мы сделали такую замечательную совершенно штуку для тех, кто задумывается, готов ли стать приемным родителем — ликбез по приемному родительству. Это такой цикл видеолекций, там 16 штук их, они коротенькие, по 10 минут примерно. Их можно взять и посмотреть в You Tube совершенно бесплатно.
Это то, что даст представление о том, что такое приемные дети, как к этому приходят. Это может стать этапом на пути — иду я в школу приемных родителей или не иду. Это и помощь уже состоявшимся приемным родителям освежить в памяти, но и тем, кто еще сейчас на этапе размышления.
— Хорошо, спасибо. Мы завершаем нашу трансляцию. С нами была Светлана Строганова, многодетная приемная мама и руководитель клуба приемных семей фонда «Арифметика добра». Мы продолжим наши онлайн трансляции на «Правмире», продолжим говорить о социальных последствиях экономических кризисов. Приходите к нам, читайте «Правмир», смотрите «Правмир». Спасибо, что были с нами.
За воспитание приемных детей родители получают пособие и зарплату
У Юлии есть своя квартира, но при появлении в семье четверых приемных детей семья получила в пользование дом. Его нужно будет вернуть государству, когда ребята вырастут.
Приемному ребенку родители не дают свою фамилию, он просто их воспитанник. Также приемный ребенок в отличие от усыновленного не может претендовать на имущество родителей.
Родители получают за воспитание приемных детей зарплату и детское пособие. В случае Юлии зарплата родителя-воспитателя (когда пять и более детей на воспитании) — 575 рублей у одного родителя и 270 рублей у другого. Если приемных детей четверо и меньше, родители получают минимальную заработную плату. Также дополнительно семья получает на каждого ребенка-школьника — 329,56 рублей (на дошкольника сумма немного ниже).
За пособие семье приходится отчитываться: есть определенный перечень вещей (одежда, обувь, канцелярские товары, продукты питания), на которые можно тратить эти деньги. Услуги репетитора и платная медицина в этот перечень не входят, говорит Юлия.
— Бесплатные пломбы быстро вываливаются, и мы вынуждены пользоваться платной стоматологией, но я не имею право тратить пособие на это. То же самое касается репетиторов или денег на бензин. Да, дети могут бесплатно ездить в общественном транспорте, но не всегда можно добраться куда-то быстро на автобусе.
Перестаньте требовать от себя любви к ребенку
— Я знаю, что в школе приемных родителей часто говорят: «Не столько готовьтесь к встрече с ребенком, сколько готовьтесь ко встрече с собой». У вас что было самое сложное из встречи с собой?
— Этот вопрос у меня решился задолго до того, как я стала приемной мамой, задолго до того, как я взяла первого приемного ребенка. Изначально вся моя история материнства началась с того, что я вышла замуж за отца-одиночку. Это так романтично — мужчина, который один воспитывает ребенка, тут нельзя не влюбиться.
— И попытаться всех отогреть разом?
— Конечно. Боже мой, это вообще… Мать-одиночка у нас в сознании общества — это что-то такое… А отец-одиночка…
— Отец-герой!
— Это просто что-то, мечта любой женщины. Естественно, я влюбилась. Естественно, вышла замуж.
Здесь я столкнулась с тем, что я начала ловить себя на мысли, что я не люблю и не могу полюбить этого ребенка, что я испытываю к нему совсем не материнские, какие-то совсем не теплые чувства. Боже мой, я плохой человек. Что мне делать? Катастрофа. Я додумалась вообще до развода, потому что я не могла ее никуда сдать, и я не могла мужу сказать, что с этим делать. Я не могла никому сказать, что мне делать с ребенком, которого я не люблю.
При этом конкретных жалоб у меня на ребенка не было, она ничего такого не делала, к чему бы я могла реально придраться. Это просто отсутствие чувств моих к ней и невероятное чувство вины, как так, ребеночек бедный, сирота, и я не могу ее полюбить. Я реально додумывалась до развода.
Тогда в какой-то момент, совсем, когда мне было тяжело, я начала в выходные уходить из дома, чтобы там не появляться, бродила, бродила по городу, и зашла в храм Космы и Дамиана, который в Столешниковом переулке утром, почему-то я встала в очередь к священнику, там был отец Александр Кузин. Я не знала его тогда. Вообще, в храм я, можно сказать, первый раз попала.
Дошла до него, достояла в очереди, говорю: «Не люблю я ее». А он мне говорит: «Ну, не люби». Я: «Как так не люби?» Я думала, он меня сейчас стыдить начнет: «Ты что, ребенок без мамы». Я говорю: «Как не люби?» — «Так, не люби и все». Я: «Как же мне? Как мне жить-то? Как так, не люби?» Он говорит: «Тебе зачем ее любить? Ты — старшая женщина в семье, у тебя есть порядки, ты их и наводи. Твоя задача следить, чтобы была чистая одежда, еда вовремя и спать ложилась, как надо». Я говорю: «Да, так можно?» Он говорит: «Конечно».
Я ухожу и понимаю, что вот оно решение. Если раньше она приходила и съедала последний кусок торта, а я бесилась и не могла ничего ей сказать, потому что как же так, я сироточку торта лишаю, вот это все. А мне обидно, потому что это мой торт.
Тут я понимаю, а чего, собственно говоря? У нас есть правила. Я ее вызываю и говорю: «Так, милочка моя, смотри, если стоит последний кусок торта, то ты меня спрашиваешь, можно или нет, и я тебе говорю — “делим пополам” или “можно съедать”, или “нет, нельзя, это мой”». Вот когда я перестала ожидать от себя каких-то чувств, этой любви, которой все от себя ждут, оно и решило мою проблему. Вот и все.
Моя задача была — заботиться, чтобы была чистая одежда, чтобы вовремя все делалось, чтобы все правильно происходило. Через пару месяцев я поняла, что хороший ребенок-то. Через полгода я себя поймала на мысли, что я ее защищаю от отца, типа, не тронь ребенка. Очень скоро я начала ощущать к ней очень приятные теплые чувства. Сейчас я ею горжусь, люблю. У нас с ней очень теплые, близкие отношения, она замечательная, чудесная.
Вот это ожидание от себя какой-то любви, наверное, подкашивает очень многих родителей. Они все ждут, сейчас я возьму и воспылаю к нему. Как можно воспылать к чужому человеку, просто так сходу? Так не бывает. Особенно, когда еще этот человек как-то ведет себя не так.
Дети же кричат, какаются, еду размазывают, истерят, вредничают. Как с этим жить? Ты вроде как должен любить его, а что-то не любится.
Я помню, один замечательный был случай, когда на форум усыновительский пришла женщина и пишет: вот ребенка взяла двухлетнего, но что-то я его не люблю, уже неделя прошла, а я его никак не люблю. Ей говорят: «Любите лучше кошку, ее не так жалко. А этого просто купайте, пеленайте, кладите спать, кормите, вот это все. Любить не надо». Это на самом деле так — это спасение, когда ты перестаешь требовать от себя любви и просто выполняешь некие действия.
Дальше в глобальном смысле я поняла, что на самом деле любовь — это действие, когда я выполняю действие, принимаю решение, что я буду об этом человеке заботиться. Эти всякие приятные чувства внутри — это бонус, который, возможно, мне будет дан.
Фото: Facebook / Светлана Строганова
Все сидели на успокоительных
Я стала водить по врачам не только Мишу, но и Соню. Успокоительные лекарства теперь пили в нашей семье все – я, муж, Миша и Соня. Кому нужно такое счастье?
Я обещала всем, что адаптация закончится, и все будет хорошо. Но хорошо не стало ни через год, ни через полтора. Мой эгоизм не позволял мне признать, что я проиграла, что проиграла вся наша семья. Соня бросила танцы, у мужа появилась любовница, у меня – Миша.
После двух лет в семье я вернула Мишу в детский дом. Но счастье не наступило. Мне как будто отняли руку. А фантомные боли остались.
Мне снится Миша, я продолжаю думать о нем, я считаю себя слабачкой и предательницей. Я жалею Соню, которой вовсе не нужен был этот опыт. И я рада только тому, что муж остался в семье.
Я не знаю, сколько нам всем придется залечивать раны и как нам теперь жить. Сегодня я признаю, что я ошиблась, что мне не стоило так рисковать хрупким миром нашей семьи. Да, у меня кишка тонка. Но что делать? Работаем с тем, что есть. Как-то же переживают люди и пожары, и разводы, и смерти. Вот и мы переживем.
Надеюсь, что Миша когда-нибудь сможет простить меня за предательство. Я предала его, чтобы спасти свою семью.
Четвертая семья в жизни Полины
Когда Полине было три года, ее изъяли из кровной семьи, мать лишили родительских прав. Вскоре, правда, она оказалась у приемных родителей и даже как-то не задумывалась, что они не родные. Ей казалось, что это ее семья. Что это не так, Полина с болью поняла, снова оказавшись в детском доме спустя почти шесть лет. Приемные родители мотивировали возврат тем, что ухудшилось поведение девочки.
Вскоре объявился кровный отец, вышедший из тюрьмы, забрал девочку домой, а через несколько дней вернул обратно.
Через полтора года Полина попала в новую приемную семью. Оказалось, ее вместе с подругой взяли как бесплатную рабочую силу – ухаживать за собаками. Собак было очень много, девочки их выгуливали, кормили, убирали за ними. Еле продержавшись полгода, они сбежали…
Со Светланой Строгановой, главой родительского клуба фонда «Арифметика добра», многодетной приемной мамой, Полина познакомилась на театральном фестивале «Я не один», в котором участвовали дети из детских домов и приемных семей.
– Я не планировала брать еще детей, потому что у меня уже было трое приемных и последнюю дочь я взяла как раз за два года до появления Полины, – говорит Светлана.
Сначала было знакомство в лагере «Поленово», потом встреча на театральных показах в Москве, переписка. Девочку пригласили в гости на зимние каникулы.
– Когда я приглашала ее приехать к нам в гости, я понимала, чем, скорее всего, это закончится. Она должна была посмотреть на нас, мы на нее, – рассказывает Светлана. – Устроит ли ее, что в семье столько детей, или, может быть, она скажет: «Слишком много людей, и вообще семья не очень – не миллионеры. Потому что у детей-сирот порой есть ожидания, что в приемной семье трехэтажный особняк, дорогая машина. Мы же живем в обычной квартире.
В конце каникул, когда Полине надо было ехать домой, я задала ей вопрос: хочет ли она приехать сюда насовсем. Она сказала, что да. Я предупредила, что обратного пути не будет, кто сюда приходит, обратно уже не уходит – разве что замуж.
В марте 2018 года я забрала ее из Челябинска.
К появлению нового члена в семье, как обычно, готовились основательно. Все дети, кровные и приемные, ходили к психологу, прорабатывали те моменты, которые могут дать какие-то сложности. Когда Полина приехала, она тоже получала помощь психолога. Готовили ее специалисты и в детском доме.
Светлана Строганова с приемной дочерью Полиной
– Я была готова к самому тяжелому варианту, и для меня – из разряда чудес, что адаптация прошла почти гладко, ведь я понимаю: если бы со мной так обходились люди несколько раз в жизни, мне сложно было бы кому-то поверить вновь. К счастью, Полина рискнула, доверилась нам.
Важно, чтобы ни у ребенка, ни у родителей не было каких-то ожиданий, иллюзий. Я все моменты проговаривала с Полиной, а со своей стороны всегда была уверена – ребенок не должен соответствовать моим ожиданиям
Когда она пришла к нам, плохо училась. Ну и что? Как еще она должна учиться, если в детском доме никто ее учебой особенно и не занимался. В школе, скорее всего, просто ставили тройки, чтобы не возиться.
Не было ожиданий и не было причин для конфликтов.
Мы не обсуждаем с Полиной ее прошлую жизнь. Предполагаю, что она это делает с психологом. Мне же просто рассказала все, как свою историю, но на обсуждения не идет, видимо, нет внутренней необходимости. Но она знает, что в любой момент, если она захочет, я готова.
Впервые опубликовано 24 июня 2019 года
МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО РЕБЕНОК НЕ ЖИЛЕЦ
В анналах подмосковных интернатов есть и сказочные истории. Например, невероятная судьба маленького Илюши из Красно-Дубравского детского дома-интерната для умственно отсталых детей «Журавушка». Мальчик появился на свет с синдромом Дауна.
– Он поступил к нам шестилетним, – рассказывает директор учреждения Игорь Рядов. – Мама отказалась в роддоме. Но юридически все еще считалась матерью, так как одной отказной для лишения родительских прав недостаточно. Мы стали ее разыскивать, чтобы инициировать процедуру лишения.
Жительница Ликино-Дулева Светлана Фролова занималась домашними делами. И вдруг звонок в дверь.
– Стоят сотрудники управления опеки, – вспоминает женщина. – Говорят мне с порога: ребенка будете забирать или прав лишаем? Я чуть в обморок не упала. Понимаете, в роддоме мне сказали, что Илюша – не жилец. Уговорили написать отказную.
Дрожа от волнения, Светлана поехала в детский дом. Увидела мальчика, схватила его на руки и поняла, что больше никогда не отпустит. Против возвращения малыша не возражал и муж.
– После Илюши у нас родился еще один сын, и мы назвали его тоже Илья, – улыбается Светлана. – Так что теперь у нас два Илюши – старший и младший. Муж так «нового» полюбил, даже больше «старого». И маленький рад, что у него появился братик.
Сейчас мальчику исполнилось семь лет, и Светлана уже договорилась с одной из ликино-дулевских школ, что сын со следующего года будет там получать образование, находясь на домашнем обучении. Мать убеждена, что Илюша вырастет счастливым и полноценным человеком.
